Отечественная культурно-деятельностная линия была в какой-то степени связана с идеями ученика Гуссерля Г. Г. Шпета, взгляды которого послужили мостом между феноменологической философией и культурно-исторической психологией. Г. Л. Тульчинский (2015), анализируя специально понятие переживания у Шпета, подчеркивает, что речь идет не просто об эмпатии, вчувствовании, а о «переживании конкретного жизненного опыта, деятельности, социальной практики, реализованной личностью — источником, средством и результатом любого осмысления и смыслообразования» (с. 376).
Из отечественных философов наших дней Г. Л. Тульчинский, пожалуй, внес наибольший вклад в разработку философских проблем смысла. И в контексте анализа Шпета он также подчеркивает: «Почвой, источником, питательной средой и материалом этого погружения и возрастания является личностное переживание живого смысла, придающее ему саму возможность жизни и развития» (там же, с. 380), а «переживание оказывается и источником, и средством, и самим процессом смыслопорождения» (там же, с. 383). То есть постепенно начинают выступать на передний план смысловые аспекты переживания: оно трансцендирует разграничение эмоции и когниции, аффекта и интеллекта. Преодоление этой границы происходит через постепенный выход к понятию смысла, который и есть то, что эти границы как раз преодолевает и соединяет рациональные и эмоциональные, аффективные и интеллектуальные процессы во что-то третье, несводимое ни к тому, ни к другому (см. Леонтьев Д. А., 1999).
Ключевое место в отечественной традиции занимает, разумеется, Л. С. Выготский, на которого мы обычно ссылаемся как чуть ли не на первоисточник по проблеме переживания. В своей работе «Проблема возраста» он ввел переживание не просто как случайное слово, а как понятие, выражающее единицу анализа взаимодействия ребенка разных возрастов со средой, единицу для изучения единства личности и среды. Нельзя про переживание сказать, «что оно собой представляет — средовое влияние на ребенка или особенность самого ребенка»: это то, что их соединяет. Это внутреннее отношение ребенка к тому или иному моменту действительности. Оно предметно, оно всегда есть переживание
чего-нибудь. Всякое переживание есть
мое переживание. То есть оно всегда принадлежит конкретному субъекту, но не только ему, а субъекту в его актуальных отношениях с миром. Это «что-то, находящееся между личностью и средой, означающее отношение личности к среде, показывающее, чем данный момент среды является для личности» (Выготский, 1984, с. 383). (Очень похожим образом про это пишет и Дьюи.) И, далее, говорит Выготский, в переживании дана, «с одной стороны, среда в её отношении ко мне, в том, как я переживаю эту среду; с другой — сказываются особенности развития моей личности» (там же). «Если дать некоторое общее формальное положение, было бы правильно сказать, что среда определяет развитие ребенка через
переживание среды», говорит Выготский (там же). И сами переживания развиваются со временем: они существуют начиная с самого раннего возраста, а дальше идет дифференциация — дифференциация самого переживания, дифференциация контекстов, структуры. Один из этапов в развитии переживания в младенческом возрасте — это различение себя и внешнего мира, разделение отношения к предмету и отношения к человеку (там же, с. 305−308). Это все динамика, которая имеет отношение к переживанию. И в районе кризиса семи лет переживания приобретают смысл, говорит Выготский. Тогда же возникает обобщение переживаний, аффективное обобщение, логика чувств (там же, с. 379), дифференциация внутреннего и внешнего, внутренняя борьба, противоречия переживаний и выбор собственных переживаний (там же, с. 380). В записных книжках Выготский связывает переживание с характером, который «развивается из переживаний» (Записные книжки, 2017, с. 456). Говоря про внутреннюю структуру переживания, он перечисляет: «осмысленность и ее разные степени + разная степень внутренней свободы + пассивная и активная стороны переживания — passiones и actiones — в переживании единство страдания и действования» (там же).
В конце 1990-х гг. была опубликована долго лежавшая в рукописи статья Алексея Николаевича Леонтьева про проблемы среды в работах Выготского (Леонтьев, 1998). Она относится к 1937 году, написана уже после смерти Выготского. Это единственная работа, в которой А. Н. Леонтьев специально останавливается на понятии переживания у Выготского. Он, с одной стороны, довольно подробно анализирует то, что писал Выготский, а с другой стороны, подчеркивает, что нельзя разобраться с проблемой переживания без введения деятельности как опосредующего звена. «То, как выступает данный предмет в переживании, определяется деятельностью субъекта по отношению к этому предмету. Переживание действительно выступает в каждом конкретном акте человеческой деятельности, но оно не есть сама эта деятельность, ни её причина, ибо прежде, чем стать причиной, она сама является следствием» (там же, с. 123). Примерно в это же время в работах Леонтьева впервые появляется понятие личностного смысла. Я еще двадцать лет назад показал, что понятие личностного смысла А. Н. Леонтьева генетически выросло не из понятия
смысла у Выготского, а из понятия
переживания у Выготского (Леонтьев Д.А., 1999, с. 82). То, что Выготский пишет про переживание, является линией, развивая которую Леонтьев сконструировал свое понятие смысла. Вот фраза из другой ранней рукописи А. Н. Леонтьева, в которой эта взаимосвязь четко эксплицирована: «Формы переживания суть формы отражения отношения субъекта к мотиву, формы переживания смысла деятельности» (Леонтьев А.Н., 1994, с. 48−49).
Надо упомянуть, конечно, о чуть ли не единственном из прямых последователей Выготского, кто обратился к его понятию переживания. Это была Лидия Ильинична Божович, которая в своей главной работе «Личность и ее формирование в детском возрасте» нашла очень удачную формулировку: переживание представляет собой как бы узел, пишет она, в котором завязаны многообразные влияния различных внешних и внутренних обстоятельств. Но она при этом критикует мысль Выготского, что переживание в конечном счете определяется уровнем развития обобщения, то есть понимания, когнитивными процессами. Она говорит, что за переживанием лежат не столько познавательные процессы и даже не столько деятельность — она подчеркивает еще один важный фактор. «За переживанием, — говорит Божович, — …лежит мир потребностей ребенка — его стремлений, желаний, намерений в их сложном переплетении между собой и в их соотношении с возможностями их удовлетворения. И вся эта сложная система связей, весь этот мир потребностей и стремлений ребенка должен быть расшифрован для того, чтобы мы могли понять характер влияния внешних обстоятельств на психическое развитие ребенка» (Божович, 1968, с. 159). Переживание выполняет в жизни субъекта крайне важную функцию, пишет Божович — «„осведомляет“ его о том, в каком отношении со средой он находится, и в соответствии с этим ориентирует его поведение, побуждая субъекта действовать в направлении, уменьшающем или полностью ликвидирующем возникший разлад» (там же, с. 165). Это положение, очень важное для понимания всего в дальнейшем.
Наконец, в теории переживания Ф. Е. Василюка (1984) соединяются как тончайший феноменологический анализ, так и (особенно в ранних работах) категориальный анализ, вписывание понятия переживания в систему общепсихологических понятий. В его работах реализуются обе тенденции, которые, как я пытался показать, постепенно нарастали в развитии подходов к проблеме переживания, отчасти в философии и в большей степени в психологии. Первая — связь переживания с понятием смысла (переживание как механизм осмысления и смыслообразования), вторая — связь с внутренней активностью, понятие переживания как формы деятельности. Намеки на это были еще у В. Дильтея и Э. Гуссерля, и постепенно они получали все более полное развитие и воплощение.
В обзоре, обобщающем психологические концепции отечественных авторов, переживание в итоге определяется как «состояние, включающее в себя единство эмоциональной и интеллектуальной составляющих. Эмоциональный компонент переживания выполняет смыслообразующую функцию, которая придает индивидуальный, личностный смысл значимым событиям жизни. Интеллектуальный компонент придает жизненным обстоятельствам осознанность, объективное значение и осмысленность. Переживание имеет смысл и значение. Переживание — это показатель взаимодействия личности и среды… Во взаимоотношениях со средой переживание служит своеобразным ориентиром, отражающим степень удовлетворенности ведущих мотивов и потребностей человека» (Иванова, Кончаловская, 2004, с. 259). При всей сложности всего, что ассоциируется с понятием переживания, эта формулировка отличается максимальной четкостью.
В 2006 году я больше месяца работал в Филадельфии в маленькой группе с Чиксентмихайи и его сотрудниками над некоторыми сложностями теории потока. В частности, речь шла о том, в какой степени понятие потока, изначально определявшееся как оптимальное переживание, действительно является оптимальным. Ряд исследований был посвящен описанию переживаний потока, возникающих в асоциальной деятельности, например у подростков, которые ради удовольствия поджигают дома; у несовершеннолетних японских байкеров, которые носятся на мотоциклах со скоростью 200 километров в час… С одной стороны, это, конечно, удовольствие, проверка своих навыков и вкладывание усилий. C другой стороны, насколько правильно называть «оптимальными» такие, мягко выражаясь, сомнительные с общественной точки зрения виды активности?
Задавшись вопросом о том, что такое оптимальность, я постепенно пришел к представлению о том, что существуют
три критерия оптимальности, определяющие, «что такое хорошо и что такое плохо». Первый — доминирование положительных эмоций над отрицательными, счастье, удовлетворенность. Его неправильно рассматривать изолированно от других. Второй критерий оптимальности — контроль над тем, что происходит, выражающийся, в частности, в переживании усилия. Я могу быть полностью удовлетворен, но если это происходит исключительно благодаря хорошему отношению других, а без него я окажусь в беспомощном состоянии, — это не совсем оптимальное положение вещей. Третий компонент — смысл, связывающий то, что происходит, с контекстами моей жизни, с прошлым и с будущим, с контекстами жизни других людей, с более глобальными контекстами (Леонтьев, 2016).
Рассматривая смысл, усилие и удовольствие как три элементарных кирпичика переживаний, я пришел к «комбинаторной модели переживания» (2015). Мы можем переживать смысл или его отсутствие, удовольствие или неудовольствие, усилие или расслабление. Возможны и их сочетания. Переживание увлеченности, или
vital engagement по Чиксентмихайи, есть как раз то переживание, в котором все три эти компонента совмещены: есть и смысл, и усилие, и удовольствие.
Поток содержит в себе усилие и удовольствие, но не смысл. Переживание ответственности содержит в себе смысл и усилие, но в нем нет удовольствия. Переживание радости сочетает удовольствие и смысл, но в нем нет усилия.
Комбинаторная модель описывает все возможные комбинаторные сочетания из трех элементов. Переживание, в котором нет ни удовольствия, ни смысла, ни усилия — это переживание пустоты, которую Чиксентмихайи определял как психическую энтропию.