Введение*Вглядываясь в пеструю ленту истории современной психотерапии,
за драматическими перипетиями, борьбой идей и людей, калейдокопической сменой мод можно заметить и медленные, глубинные тек-тонические сдвиги. На “поверхности” психотерапевтических теорий они знаменуются сменой психотерапевтических “упований”: механизм внушаемости – главная надежда дофрейдовского периода – сменяется в психоанализе механизмом осознания, затем на сцене появляется спонтанность, коммуникация и, наконец, переживание. В синергийной психотерапии таким упованием, центром кристаллизации всей психотерапевтической теории и практики становится молитва (Василюк, 1997).
_____________________
*
Василюк Федор Ефимович –
председатель редколлегии Московского Психотерапевтического Журнала, декан факультета психологического консультирования МГППИ. Данный текст в 1997-98 годах готовился автором как статья для МПЖ, но потихоньку вырос в небольшую книгу “Переживание и молитва”, которая в скором времени должна быть опубликована. Здесь печатается вступительная часть книги. В 1995-1998гг. работа над этой темой выполнялась при финансовой поддержке РГНФ. Грант № 96-03-04563._____________________
Вновь появляющиеся “упования” вовсе не отменяют старых, а включают их в свою орбиту, вступают с ними в продуктивные отношения и дают им возможность раскрыть еще не исчерпанный теоретический и практический потенциал.
Христианский подход в психологическом консультировании и психотерапии на Западе уже достаточно давно и основательно утвердился, издаются десятки специальных журналов, действуют специализированные центры и т.д. У нас же в стране христианская психотерапия делает лишь первые шаги и только начинает себя опознавать. Процесс этого узнавания себя не простой, ибо должен вестись одновременно в нескольких контекстах, которые, к тому же, взаимоотражают друг друга: такова попытка рассмотреть себя сразу в нескольких зеркалах. Что это за контексты? Во-первых, православная традиция, включающая в себя, в частности, и опыт пастырского душепопечения (что особенно важно для психотерапии), и глубочайшую аскетическую практику, и литургическую жизнь, и теснейшим образом с ними связанную синергийную антропологию. Во-вторых, традиция современной психотерапии. В-третьих, научная психологическая традиция. В-четвертых, чрезвычайно эклектичная культура психической деятельности современного человека.
Сердце синергийной психотерапии и ее корни – в православной традиции, но формируется она на пересечении духовных, интеллектуальных и организационных влияний всех этих сильнодействующих контекстов и в своем категориальном строе и методическом арсенале обязана стремиться к обеспечению их конфигурирования.Необходимость такого теоретического и практического конфигурирования определяет и задачу данной работы. Она состоит в том, чтобы попытаться сопоставить между собой два психотерапевтических “упования” – молитву и переживание, но сделать это не на территории религиозной традиции и не на территории профессиональной психотерапии, а на “нейтральной территории” общей психологии.
Итак,
сопоставительный общепсихологический анализ переживания и молитвы – главная цель настоящей работы. Но сначала для полноты теоретической картины придется вовлечь в анализ еще одну важнейшую общепсихологическую категорию –
деятельности.
Переживание – молитва – деятельность: сопоставление категорийЕсть глубинная связь между страданием и познанием. Не только друг познается в беде, но и о себе человек в трудную годину узнаёт правду: порой открывается жалкое и годы жжет стыдом, но иногда неожиданно для себя самого выпрямляется он в полный рост, и другой жар – жар свободы, достоинства, духа, мужества загорается в душе и преображает всего человека. Благополучие желанно и благодатно, но по-своему опасно, обманчиво; страдание не менее опасно, оно может сломать и измельчить душу, но страдание менее обманчиво, оно очища-ет от наносного, поверхностного, обнажает сердцевину человеческого существа, в нем выговаривается глубокая и простая правда жизни. Страдание испытывает человека. [Не зря слово “испытание” чувствует себя “на месте” как в жизненно-экзистенциальном контексте (“испыта-ние судьбы”), так и в контексте научно-познавательном (“естествоиспы-татель”, “испытуемый”),а сам глагол “пытать” в славянских языках означает “спрашивать”.] И потому сквозь призму страдания ясно видна бывает и отдельная личность, и “человеческая ситуация” вообще.
На человека обрушилась беда. Что у него в душе?.. “Нужно обязательно что-то предпринять, что-то придумать, исправить, этого не должно быть, что-то нужно делать...” – не уставая, твердит один голос, побуждая человека к действию. Другой, напротив, призывает принять неизбежное: “Ничего не поделаешь, старого не вернешь, придется смириться, пережить”. Но вот, бывает, и сделать ничего нельзя, и примириться невозможно – и тогда вырывается из самых глубин души: “Господи, помоги! Спаси!” “Не верю, – твердит рассудок, – это малодушие, нужно самому, нужно что-то придумать”. Но сквозь рассудок, мимо него из глубины души в глубину неизвестности несется молитва, и тогда, пусть на мгновение, во тьме отчаянья вспыхивает искра надежды.
Таковы ответы человека на ситуацию беды:
действие – переживание – молитва. В попытках совладать с бедой эти формы активности могут сменять друг друга, дополнять, конкурировать или взаимодействовать, но каковы бы ни были их взаимоотношения, они не сводимы друг к другу без остатка и в совокупности покрывают собой весь круг возможных типов реагирования на беду. Так – в ситуации несчастья. Однако, похоже, эта ситуация лишь концентрированно выявляет общую истину: деятельность, переживание, молитва – три самобытных, незаместимых, не сводимых друг к другу типа активности, исчерпывающих собою весь экзистенциальный горизонт человеческой жизни.
Если эти три категории образуют единую смысловую целостность, то, прежде чем приступить к решению непосредственной задачи данной статьи – рассмотрению различных форм соотношения переживания и молитвы, необходимо попытаться дать хотя бы предварительный анализ всей этой категориальной триады в целом.
Феноменологическая основаНам уже приходилось писать, что феноменологической предпосылкой переживания является ситуация
невозможности (Василюк, 1984). В противоположность этому феноменологическая основа всякой деятельности – чувство
возможности желаемых изменений. Мы не могли бы действовать без этой феноменологической основы. Мы не стали бы переживать, не будь в жизни невозможности, живи мы в мире абсолютных возможностей. И “невозможность”, и “возможность” – простые феноменологические формы, которые непосредственно знакомы сознанию. Эта простота неотменяется ни разнообразием вариантов и типов этих феноменов*, ни сложностью психологических процессов, которые создают у человека безотчетное чувство возможности жить и действовать или, напротив, явное ощущение внутреннего срыва: “невозможно!”.
_____________________
*
Не входя пока в подробности, назовем лишь некоторые феноменологические ряды. “Возможность”: надежда, уверенность, осмысленность, осуществи-мость, допустимость и др. “Невозможность”: “невозвратимость, несбыточность, неизбежность”, (“тройная формула человеческого бытия”, по В.Набокову), бессилие, отчаяние, безнадежность и т.п._____________________
В отличие от переживания и деятельности, феноменологическая ос-нова молитвы – “
возможность невозможного”. Речь не о субъективном игнорировании реальности, когда объективно невозможное иллюзорно воспринимается как возможное, и не о богословском утверждении Божественного всемогущества**, но о феноменологической форме, в которой “невозможное”, не переставая быть таковым, изнутри превозмогается надеждой и верой. Пусть даже не дольше мгновенья оно просвечивается ими – взор успевает сквозь казавшуюся последней незыблемую и неумолимую реальность разглядеть чаемое как “возможное”, хотя бы чудом. Другой вариант феноменологической основы молитвы точнее назвать: “невозможность возможного”. Неслыханное свершается, нежданное наступает, нечаянное сбывается, сама действительность преодолевает все границы мыслимого, и ощущение невместимости этих избытков бытия буквально взрывается молитвой, так что, кажется, она исторгается не из души, а из самого вдруг переполнившегося, льющего-ся через край мира***.
_____________________
**
“...Человекам это невозможно, но не Богу, ибо все возможно Богу” (Мк. 10:27).***
А душа не выдерживает этого переполнения. Таков, видимо, был молитвенный вскрик ап. Петра: “Выйди от меня, Господи! Потому что я человек грешный” (Лк. 5:8). Таковы многие молитвенные формулы духовного удивления, ликующего недоумения, нечаянной радости (“Ангелы и праведных души удивишася, егда предстала пред Сыном Твои и Богом…”)._____________________
Доминирующая направленностьКакова доминирующая направленность каждого из трех процессов – деятельности, переживания и молитвы? Человек страдает от тяжелой болезни. Он может искать избавления от страдания на путях деятельности, и тогда стремится найти хороших врачей, приобрести лучшие лекарства, изменить образ жизни и режим питания и т.п., – словом, производит ряд целенаправленных действий, которые естественным порядком, по его убеждению, приближают его к желанному здоровью. В этой своей активности он весь обращен к миру и надеется, что его собственные действия, действия других людей, воз-действие специальных веществ и работа внутренних сил организма при-ведут к исцелению.
Но вот больной оказывается перед фактом (быть может, мнимым), что восстановить здоровье не удастся. Сознанию начинают открываться целые вереницы “невозможностей”. “Неужели я никогда не смогу больше…”, – повторяет и повторяет больной, примериваясь к возник-шим препятствиям, запретам, неосуществимости привычных дел, жела-ний и замыслов. За каждым таким ограничением, которое болезнь на-ложила на его будущее, встает особый личностный смысл, лишившийся сейчас своей формы воплощения. Оценить масштабы потерь, вникнуть в их значение, попытаться с чем-то примириться, найти внутренние опоры для жизни, а для этого пересмотреть порой всю жизнь, понять смысл страдания и принять его – такова работа, которую должно исполнить переживание. Переживание обращено на самого человека, на его внутренний мир, мир его смыслов*.
_____________________
*
Мы синонимически употребили выражения "переживание обращено на самого человека" и "переживание обращено на мир его смыслов" потому, что феноменологически субъект непосредственно идентифицирует себя через смыслы своей жизни. Речь именно о непосредственной идентификации, а не о рефлексивном ответе на вопрос "кто я?" Можно сказать: где смыслы ваши, там и душа ваша._____________________
Указанная обращенность переживания на самого человека зримо вы-является в ситуации психотерапевтического консультирования. Когда человек приходит на консультацию по поводу собственных проблем, и мы можем думать, что работа переживания и есть тот продуктивный процесс, который позволит ему переосмыслить свою жизненную ситуацию, то, стоит повести диалог так, что в фокусе сознания клиента окажутся его внутренние переживания, мысли и чувства, он с благодарностью и готовностью вовлекается в психотерапевтический процесс. Его настроенность на переживание находит благоприятную почву. Однако, если клиент настроен на деятельность, – например, отец обратился по поводу алкоголизма сына, – то терапевтические фразы, поворачивающие его к самому себе, своим чувствам (“Вас возмущает его поведение. И вам по-настоящему страшно за его судьбу”) в лучшем случае пропускаются клиентом как несущественные, а нередко вызывают раздражение и отпор (“При чем тут мое возмущение и страх! – может воскликнуть клиент. – Дело не во мне, а в сыне – как ему помочь!”). Человек в таком “деятельном” состоянии весь обращен к внешнему миру, и попытки обернуть его к миру внутреннему, к самому себе воспринимает как досадную помеху, непонимание. Он ждет от консультанта не сопереживания, а содействия. И искусство консультанта состоит в том, что-бы до тех пор, пока это состояние клиента является доминирующим, вести консультативный процесс преимущественно в стилистике содействия, подготавливая, разумеется, благоприятные условия для переключения процесса и на другие регистры. Технически это может быть исполнено репликами такого типа: “Вас неотвязно преследует мысль – “что делать? что делать?” Но, так ли я понимаю, что пока все меры, ко-торые вы перебираете, бессильны что-либо изменить? И от этого возникает чувство растерянности”. В подобных репликах клиенту выражается солидарность с его “деятельным” настроем и в то же время обеспечивается “приглашение” к внутренней работе, ортогональной линии “действие – средство – результат”.
Итак, повторим, деятельность человека обращена к миру, переживание – к самому человеку. Какова же обращенность молитвы? Очевидно: к Богу. Болезнь может развернуть человека не к поиску естественных средств излечения, не к поиску внутренних возможностей переосмысления, а к поиску божественной помощи: “И вот подошел прокаженный и, кланяясь Ему, сказал: Господи! если хочешь, можешь меня очистить” (Мф. 8:2). Такая обращенность – не просто существенная характеристика молитвы, она – необходимое и достаточное условие: где есть обращенность человека к Богу, есть молитва, пусть в самой зачаточной фор-ме. “... Обращенность к Богу как живому и личному, – пишет С.С.Хоружий (1995, с.61), – ...это уже и есть молитва в своем наиболее общем понимании”.
Феноменологическая константаКак бы разнообразны ни были усилия больного, направленные на борьбу с болезнью, как бы часто ни менялись врачи, клиники, методы лечения, лекарства и пр., есть некая константа, которая собирает все это многообразие действий и операций в одну деятельность, – это ее смысл (в данном случае “здоровье”).
Смысл является
феноменологической кон-стантой деятельности, то есть чем-то в пределах данной деятельности самоочевидным, не требующим оправданий, принимаемым за данность, по отношению к которой все остальное в деятельности как раз нуждается в обоснованиях.
И дело даже не в том, что твердая несомненность смысла – залог концентрации энергии деятельности и, в конечном счете, ее успешности. Дело именно в феноменологической закономерности: для того, чтобы многочисленные действия и операции, подвижные и изменчивые как им положено, могли вращаться на своих орбитах, у всей системы, которую образует отдельная человеческая деятельность, должно быть одно солнце, один неподвижный центр, – это ее смысл. В какой бы форме ни был дан сознанию человека этот смысл, – как внутренняя ценность, ясная цель, смутное желание, – он непременно должен быть: стоит ему измениться – изменяется вся система, стоит ему исчезнуть – вся она распадается, хотя бы все составляющие ее элементы были в полной сохранности.
В противоположность деятельности в переживании подобной константой являются
наличные обстоятельства, неподвластные сознанию и воле, а смысл как раз оказывается предметом работы переживания, стремящейся его изменить, преобразовать, обрести. “Объективный факт” феноменологически есть то, что вошло в мой мир, действует на меня, но что я не могу отменить или изменить. Переживание в своей чистоте не думает изменять мир, оно плетет свои кружева вокруг фак-тов мира, стремясь вплести их в ткань жизни, врастить в сознание, ассимилировать, то есть превратить чуждое, что несет в себе факт, в присвоенный личный опыт. Но точкой отсчета всей этой работы является именно фактическое обстояние.
Для молитвы такой константой является
трансцендентное, интуиция существования Бога, вера*. Речь не о положительном религиозном содержании и не о силе веры, не о переживаемых верующим состояниях Божьего присутствия, не о тех минутах, когда сердце его горит, душа ликует и философского вопроса о существовании Бога просто не возникает, как не возникает вопроса о существовании воды у жаждущего, припавшего к чистому роднику. В самом деле, ведь и противоположные состояния богооставленности или оскудения веры – вовсе не препятст-вия для молитвы. Иисус взывал на кресте: “Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?” (Мк. 15:34), а отец одержимого отрока молил: “Верую, Господи! помоги моему неверию” (Мк. 9:24). Молитва возможна на всем диапазоне состояний от остро переживаемой оставленности, от притупления и онемения веры (“окамененного нечувствия”) до явного ощущения Божьего присутствия, хотя всякий раз это будет совсем другая по своему типу молитва. Однако речь, повторю, не о категориях “присутствие – отсутствие”, “явное – неявное”, “смутное – ясное”, но о категории трансцендентного:
интуиция внемирного, выходящего за пределы чувственного опыта – необходимое феноменологиическое условие, без которого невозможна молитва, как личное обращение к Богу**.Это условие не является достаточным (таковым не является даже полная очевидность существования Бога, которая не обязательно порождает молитву). Но интуиция трансцендентного непременно присутствует внутри молитвы. Когда человек лишается ее, он выпадает из молитвы. Не важно, насколько эта идея философски проработана человеком, насколько она представляется вероятной или невероятной его рассудку, на каком опыте она основана, важен сам факт ее присутствия в душе. Именно ее присутствие в душе есть тот стержень, на ко-тором держится молитва, та ось, вокруг которой вращается вся вселенная молитвы.
_____________________
*
“Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом” (Евр. 11:1).**
Это феноменологическое условие может быть осуществлено не обязательно в модальности действительности, но и в модальности долженствования ("Ты же должен быть, помоги!"), и в модальности _____________________
Если добавить к трем названным параметрам сравнения еще один, описывающий то, что подлежит преобразованиям и изменениям в дан-ном типе активности, мы получим следующую сравнительную таблицу: