Аннотация В статье представлен анализ вклада Ф.Е. Василюка в развитие практики психологического консультирования/психотерапии в нашей стране и формирование консультативной психологии как научной дисциплины. На основании его работ, посвященных «ситуационно-историческому анализу» развития отечественной психологии с 1990-х г. по настоящее время, выделяются этапы развития этой области науки и практики и соответствующие им задачи, решаемые Ф.Е. Василюком. Подробно анализируется обоснование статуса практики консультирования/психотерапии и выделение ее ключевых характеристик по отношению к фундаментальной и прикладной психологии. Сущностной характеристикой консультативной практики и психологии в видении Ф.Е. Василюка является «удержание» целостного видения человека в качестве эпистемологического и одновременно аксиологического, этического идеала. Психотехническая реализация такого видения проиллюстрирована на примере психотерапевтической системы понимающей психотерапии. В заключительной части статьи обсуждаются вопросы становления психологического консультирования/психотерапии как антропологической практики и проблема «общетерапевтического» знания.
Полный текстЕсли попытаться максимально кратко охарактеризовать, что в наибольшей степени было предметом заботы Федора Ефимовича Василюка в области консультативной психологии, то я бы сказала двумя словами — умная практика. Такой практике, рефлексивной, осмысленной, он часто противопоставлял «фельдшеризм» — работу по лекалу, по готовому рецепту, без понимания оснований, механизмов и последствий своих действий. Субъект же умной практики отдает себе отчет (или, по крайней мере, ставит перед собой такие вопросы) о своих «упованиях» — на что в клиенте он надеется, о том, чего он хотел бы для клиента — о своих целях и ценностях в терапии, о происходящем в терапевтических отношениях и, конечно же, о том, что он делает и почему и как это может отозваться в клиенте.
Как создать такую «умную практику»? Ответ на этот вопрос, собственно, и есть научное, психотерапевтическое, образовательное и организационное творчество Ф.Е. Василюка.
В 1992 г. в первом номере созданного Ф.Е. Василюком и его коллегами «Московского психотерапевтического журнала» была опубликована его статья «От психологической практики к психотехнической теории» (написана в 1990 г.), отвечающая на тогдашнее положение дел в отечественной психологии; в ней были сформулированы многие важные методологические положения [6]. В их числе — основания различения практической психологии и психологической практики, психотехнической и академической теорий, ставшие, например, основой концепции организации обучения на факультете психологического консультирования МГППУ [19]. Эти положения также стали частью методологического «скелета» «психотехнической системы “Понимающая психотерапия”» [7].
В 2017 г. Ассоциация понимающей психотерапии (ППТ) стала членом международных объединений личностно-центрированных и экспириентальных психотерапевтических школ (WAPCEP, PCE), оказавшись первым отечественным подходом, который вошел «... в семью одного из авторитетных подходов мировой психотерапии... не как дубликат одной из существующих версий западного подхода, а в качестве самостоятельной фигуры, как оригинальная психотерапевтическая школа, выросшая в традиции культурно-деятельностной психологии и при этом полностью соответствующая академическим и образовательным стандартам европейской и мировой ассоциаций» [12, с. 12].
История создания ППТ самим автором рассматривалась как построение психотехнической системы — ответ на «структурную проблему — вызов», заключающуюся в наличии существенного противоречия, схизиса психологической науки и практики, которое препятствует ее продуктивному развитию [7, с. 9]. Таким образом, речь идет о целенаправленном воплощении определенных принципов, реализации обоснованного на разных уровнях плана, задаваемого представлением о желаемом результате — создании психотехнической системы, которая должна стать по своей форме синтезом психологической теории, практики и образования. Такого рода системы, в которых «синергия этих трех главных органов только и способна решать задачи познания, действия и трансляции опыта» должны сформировать, как отмечает Ф.Е. Василюк, поле «консультативной психологии как особой области знания» [там же, с. 19]. В этом поле не просто осуществляется диалог науки и практики, не просто происходят взаимообогащающие обмены между ними, а рождается знание, «... взятое не в прямом отношении к объекту, но в отношении к тем целостным “организмам” практик, внутри которых оно складывается и работает как особого рода “орган”, обеспечивающий их функционирование, воспроизводство и развитие» [1, с. 35].
Как поэтапно возводилось «здание» ППТ на культурно-деятельностном методологическом фундаменте, во всем единстве и многообразии решаемых автором задач, отражено в докторской диссертации Ф.Е. Василюка [7]. Цель данной статьи — рассмотреть этапы и некоторые аспекты такого строительства с точки зрения становления консультативной психологии как научной специальности, еще только завоевывающей свое место под солнцем в отечественной науке.
Практическая психология и психологическая практика«Ситуационно-исторический анализ состояния научной дисциплины» — так характеризует сам Ф.Е. Василюк свою работу в монографии «Методологический анализ в психологии» (2002 г.) [3]. Ее результатом были, в том числе, уже упомянутая статья «От психологической практики к психотехнической теории» [6], а также статья «Методологический смысл психологического схизиса» [4]. Введение и первая глава докторской диссертации, защищенной в 2007 г., также посвящены такому анализу.
Характерно, что словосочетание «консультативная психология» появляется только в докторской диссертации Ф.Е. Василюка [7, с. 9]. Несмотря на то, что в зарубежной психологии такая отрасль существует с середины ХХ в., публикуются журналы и т. п., отечественной психологии пришлось пройти свой, достаточно долгий путь, чтобы потребность в ней вызрела и стала осознанной у достаточно широкого круга практиков
[3]. В 2010-х гг. меняются названия тех институций, которые были созданы Ф.Е. Василюком и его коллегами в 90-е гг.: с 2010 г. «Московский психотерапевтический журнал» называется «Консультативная психология и психотерапия»; в 2012 г. факультет психологического консультирования
МГППУ становится факультетом консультативной и клинической психологии; в 2015 г. лаборатория научных основ психологического консультирования и психотерапии Психологического института РАО меняет название на «лаборатория консультативной психологии и психотерапии».
Обозначим этапы развития области психологического консультирования и психотерапии в нашей стране, как они были отражены Ф.Е. Василюком[13]:
• появление и бурный расцвет области психологического консультирования и психотерапии, прежде не существующей в Советском Союзе (конец 1980-х — середина 1990-х гг.)
• схизис академической науки и этой области психологической практики (середина 1990-х — 2000-е гг.)
• возникновение запроса на консультативную психологию как прикладную науку для психологической практики, постепенная «академизация» практики (конец 2000-х — 2010-е гг.).
Выделим основные проблемы, решаемые Ф.Е. Василюком на данных этапах, опираясь на тематику его работ в эти периоды.
На первом этапе фиксируются изменения, произошедшие в связи с появлением различных практик консультирования и психотерапии (включая групповые формы, тренинги, то, что позже стало называться коучингом и т. п.) как массового рынка психологических услуг, что означает, с точки зрения автора, становление отечественной психологии как самостоятельной практической дисциплины. Поэтому он ставит задачу поиска имеющихся у отечественной психологии методологических инструментов для ассимиляции интенсивно развивающейся области практики. В этом ключе формулируются основные принципы психотехнической теории, реализующей идеалы той самой философии практики, о которой писал Л.С. Выготский (участная, деятельная, ценностная позиция исследователя изнутри практики; предмет теории не объект, а метод работы-с-объектом; личностный, диалогический характер знания и т. д. [6]). Специфика практики консультирования/психотерапии как собственно психологической практики определяется им через сравнение с прикладной (практической) психологией.
На втором этапе диагноз ситуации был заострен — не просто расхождение, но схизис (расщепление) академической психологии и психологической практики [4]. В статье о схизисе психотехнические принципы Г. Мюнстенберга и Л.С. Выготского подробно анализируются с точки зрения изменившихся реалий науки и социальной жизни, рассматривается их фактическая реализация в психоанализе как исторически первой психотехнической системе, по мнению Василюка. Автором обосновывается предельная цель и ценность психотехнической методологии в применении к психологической практике («научиться не только действовать с целостным человеком, но и мыслить действительность человеческой целостности» [4, с. 26]) Контуры психотехнической теории наполняются конкретным содержанием в контексте развиваемого самим автором терапевтического подхода понимающей психотерапии, базирующегося на теории переживания [5; 7].
На третьем этапе помимо углубленного анализа отдельных категорий и методов понимающей психотерапии [9; 11] внимание уделяется идеям обустройства области консультативной психологии, задаются ориентиры решения конкретных проблем [13]. Например, как «справляться» с многообразием школ и подходов [9]. Важное место в рассуждениях Ф.Е. Василюка занимают социальные, культурологические и этические проблемы практики: «До сих пор принцип “философии практики” (Л.С. Выготский) распространялся лишь на гносеологическую плоскость, требуя включить практику в исследование как основу всякой научной операции. Теперь значение этого принципа расширяется. Перед культурно-исторической психологией стоит задача разработки помимо познавательной методологии еще методологии этической, культурологической, антропологической, аксиологической» [2, c. 90].
Характеристика отношений академической и практической психологии как схизиса породила широкие дискуссии, продолжающиеся и поныне. Это положение критиковалось, корректировалось и дополнялось [14; 15]. Например, авторы указывали на различия между фундаментальной, исследовательской и прикладной наукой, по-разному связанных с практикой [29], выделяли и описывали различные типы знания [26] и т. д.
Однако практически без комментариев остался, на наш взгляд, важнейший тезис — об особом значении для психологии именно практики консультирования и психотерапии, названной Ф.Е. Василюком «собственная (собственно) психологическая практика». Как справедливо отмечает Л.И. Воробьева, обсуждается «двойное» деление психологии — на академическую (исследовательскую) психологию и практическую психологию, а не «тройное», которое предлагает Ф.Е. Василюк: академическая психология, практическая психология и психологическая практика консультирования и психотерапии [15].
Рассмотрим его аргументацию подробнее. В СССР существовала практическая или прикладная психология, но не психологическая практика. Практическая психология — это приложение психологии к различным социальным сферам, по имени которых получают название отрасли прикладной психологии: педагогическая, медицинская, инженерная и т. п. Интуитивно, на первый взгляд, понятное, отличие этих прикладных отраслей от практики консультирования и психотерапии все же требует выделения оснований. Ф.Е. Василюк отмечает следующие [7]:
- «главный» субъект практики;
- источник критериев оценки деятельности психолога.
Цели деятельности психолога в «чужой» социальной сфере (педагогика, медицина, юриспруденция, производство и т. д.) диктуются ценностями и задачами этой сферы. Основным субъектом взаимодействия с личностью или группой (семьей, коллективом) является не психолог, а врач, педагог или другой специалист. Даже если психолог прямо вовлечен в практическую работу, даже если объем его работы иногда превышает объем деятельности главного специалиста, как, например, нередко бывает в клинике, он все равно выступает «... лишь как вспомогательный персонал, как своего рода “орган” главного субъекта данной практики, и действует он, естественно, лишь постольку, поскольку ему определены задачи и делегированы полномочия, т. е. действует не от лица психологии, а от лица медицины, педагогики и пр. ... Понятно, что и ответственность за конечные результаты несет не психолог, а другой специалист» [7, с. 25—26].
Закономерно, что в такой ситуации источником критериев оценки результатов деятельности психолога является «чужая» практика. Эти критерии определяются ценностями данной социальной сферы, и практически каждый психолог, работавший в школе, клинике и т. п., не раз сталкивался с серьезными дилеммами, когда эти ценности входили в противоречие с его ценностями как психолога.
В связи с этим практическая психология в «чужих» социальных сферах для Ф.Е. Василюка недостаточна с точки зрения задачи стать «краеугольным камнем» общей психологии и реализации принципов «философии практики», по Выготскому, «Практический психолог обслуживает, прежде всего, не нуждающегося в психологической помощи человека или группу, а деятельность другого профессионала. При всей значимости практической психологии нужно признать, что в ней психолог слишком часто оказывается отчужденным от живой сердцевины практики, и это ведет к его отчуждению от собственно психологического мышления... Реальное бытие практического психолога в сфере той или другой практической деятельности определяет его профессиональное сознание, вынуждает мыслить так, как этого требуют задачи, цели и традиции этой сферы: образуется мощная тенденция к утрате специфики психологического мышления. Эта тенденция хоть и не всесильна, но неуклонна и неизбежна: в чужой монастырь со своим уставом не ходят» [7, с. 26].
При обслуживании чужой практики психологическое выступает не в качестве особой, самостоятельной реальности, а лишь в качестве так называемого «психологического фактора», влияющего на поведение и успеваемость ученика, состояние больного, производительность труда работника и т. п. Взаимодействующий с этой реальностью психолог-практик неизбежно редуцирует ее и форматирует под ставящиеся перед ним задачи, утрачивая свой предмет
[4].
«Исцеление» человекаЧто же есть такого в практике психологического консультирования и психотерапии, с точки зрения Ф.Е. Василюка, что восполняет отмеченную недостаточность практической психологии? Ответ из 1990 г: психолог «... сам формирует цели и ценности своей профессиональной деятельности, сам осуществляет необходимые воздействия на обратившегося за помощью человека, сам несет ответственность за результаты своей работы. И это резко изменяет и его отношение к людям, которых он обслуживает, и его отношение к самому себе и участвующим в работе специалистам другого профиля, и, главное, сам стиль и тип его профессионального видения реальности... В гуще психологической практики впервые возникает настоящая жизненная, насущная потребность в психологической теории. Впервые потому, что от “чужой” практики всегда исходит запрос не на теорию, и уж тем более не на ее развитие, а на конкретные рекомендации и результаты. Ее представителями психологическая теория часто воспринимается как необязательная, досадная нагрузка к технологии, которую приходится терпеть лишь потому, что она “освящает” все дело авторитетом науки» [6, с. 18—19].
Каким может быть источник собственных целей и ценностей, в чем специфика того самого «своего» предмета психолога в своей практике? В 1996 г. Ф.Е. Василюк отвечает на этот вопрос, подчеркивая, что консультативная практика дает возможность реализовать давнишнюю мечту психологии об «удержании» целостности человека, разнесенного по ее разделам, разъятого на функции, роли и т. п. Субъект психологической практики, при всей конкретности и возможной локальности проблем клиента, с которыми ему приходится иметь дело, взаимодействует с целостным уникальным человеком — такова ежедневная реальность его работы. Обратившись к психотерапевту по поводу учебных проблем или проблем со здоровьем, клиент выступает при этом не как «студент» или «больной», а как «частное лицо, проживающее свою собственную жизнь». С помощью этой цитаты из Нобелевской речи Иосифа Бродского Ф.Е. Василюк характеризует особую позицию получателя помощи в психологической психотерапии и консультировании [7, с. 60].
Когда в мастерских по понимающей психотерапии студенты задавали вопросы о важности психиатрических диагнозов и об обращении с клинической перспективой видения человека в принципе, Ф.Е. Василюк любил приводить пример из статьи американского психотерапевта и философа Ю. Джендлина о его работе с пациентами с шизофренией: когда пациент говорит о том, что в больнице существует электронная машина, заставляющая людей туда возвращаться, то терапевт откликается не на содержание его слов, психиатрически определяемое как симптом шизофрении, а на его возможный страх и ужас перед этой машиной —терапевт доверяет «универсальному» переживанию пациента и способен ему сопереживать [18]. «Не больной, не болезнь, а то, как человек живет с болезнью — вот наш предмет» — обычно резюмировал Василюк. «Пространство человеческой жизни. которое научнопсихологически раскрывается как пространство деятельности и сознания» — так он определял смысловое поле, в котором мыслит психолог-консультант/психо- терапевт [10, c. 5]. Именно такое понимание предмета фактически очерчивает для него границы области практики консультирования и психотерапии, отделяя ее от практической психологии в традиционных прикладных областях.
Добавляя к категориям деятельности (практики) и сознания, конституирующим, по словам Василюка, человеческую целостность, категорию культуры, он характеризует психологию, «вырастающую» из такой практики, как «деятельную — понимающую — гуманитарную»: «Не отказываясь от задач объяснения, она выдвигает на первый план категорию сознания и потому становится феноменологической и диалогической, т. е. понимающей психологией, способной профессионально относиться к предмету исследования не только как объекту, но и как к смысловому целому, и как к живому Ты. Не отменяя своих познавательных задач, она станет, прежде всего, деятельной, изменяющей психологией, ставящей психологическую практику во главу угла не только своего социального функционирования, но и своей исследовательской методологии. Не отбрасывая своих почтенных естественнонаучных традиций, она становится, наконец, и полноценной гуманитарной дисциплиной, способной понимать человека в культуре и культуру в человеке и взаимодействовать с ним с учетом этого понимания» [7, c. 66].
В такой системе координат, непосредственно связанной с отечественной культурно-деятельностной психологической традицией, безусловно, существует созданная Ф.Е. Василюком понимающая психотерапия. Проиллюстрируем это на примере нескольких положений и категорий ППТ.
Центральной категорией ППТ, описывающей терапевтическое «упование», т. е. представление о продуктивном процессе на полюсе клиента, «осуществляющем» терапевтические изменения, является переживание, в основе подхода лежит авторская теория переживания [8]. В своей трактовке этого понятия Василюк следует традиции, впервые выраженной В. Дильтеем: переживание — это «для меня наличное бытие», смысловая целостность и взаимосвязь психического, в которой дана человеку его жизнь, а не элемент сознания, как в классической ассоциативной психологии («старая психология стремилась познать жизнь души, новая — одушевленную жизнь» [3, c. 163]). Такова же была и логика Выготского, придавшего в своих последних работах переживанию статус единицы «взаимодействия личности и среды», психического [17]. Продолжить ряд приверженцев этой интеллектуальной традиции можно именами К. Ясперса, Э. Гуссерля, Т. Липпса, С.Л. Рубинштейна, О. Ранка, Х. Кохута, Ю. Джендлина и т. д. [7; 20].
Существенная инновация Ф.Е. Василюка состоит в том, что переживание рассматривается им как деятельность по преодолению критических ситуаций (ситуаций невозможности реализации жизненных необходимостей). «Продуктом» деятельности, работы переживания является смысл [8]. Деятельный характер переживания в отличие от распространенного видения переживания как потока, стихии, которую человек лишь «претерпевает» и дает о ней отчет, позволяет позиционировать личность как субъекта, автора переживания. Такая концептуализация личности в мировой семье экспириенталь- ных подходов присуща только ППТ. Понимающая психотерапия является не просто экспириенталь- ным, но личностно-экспириентальным подходом: «... цельность... личностно-экспириентальной терапии сберегается за счет усилий терапевта, который. должен держать напряжение, связывающее два полюса — личности и переживания» [12, c. 28].
Если деятельность клиента в психотерапии — это переживание, то деятельность терапевта — сопереживание: фасилитация, поддержка переживания клиента, базирующаяся на принципе «феноменологического доверия» переживанию, его субъективной правде. Метод ее осуществления — понимание. Деятельность переживания опосредована сознанием и потому осуществляется на разных уровнях: непосредственного переживания, сознавания, рефлексии и бессознательного. Метод понимания в ППТ осуществляется соответственно этим уровням сознания и переживания. Процесс на полюсе клиента и соответствующий процесс понимания терапевта составляют психотехническую единицу (непосредственное переживание—эмпатия, сознавание— кларификация, рефлексия—майевтика, бессознатель- ное—интерпретация) [7].
Другой важнейшей инновацией Ф.Е. Василюка в теорию переживания является то, как выстраивается предмет ППТ — через категорию жизненного мира. Интеллектуальная традиция, связанная с ней, также обширна и почетна [7, глава 3.1]. «В практике понимающей психотерапии жизненный мир рассматривается как весь пространственно-временной объем обнимающей человека реальности, с населяющими его другими людьми, живыми существами и вещами, с его собственными чувствами, мнениями, убеждениями и т. д. Жизненный мир не может быть отнесен к одному из полюсов оппозиции «субъективное—объективное», это субъективная объективность, т. е. данность объективной реальности жизни в субъективной форме образов, чувств, переживаний, и одновременно объективная субъективность, т. е. субъективность обладающая всей полнотой действительности независимо от того, насколько она является истинной или ложной с точки зрения любого внешнего наблюдателя» [7, c. 217]
[5].
Показательно, что модель единицы жизненного мира человека была представлена Ф.Е. Василюком в статье «К проблеме единства общей психологии» (1984—1986 гг. [3]) Категория жизненного мира и ее практическая конкретизация, пожалуй, наиболее наглядно демонстрируют реализацию принципа целостности человека как субъекта своей жизни в понимающей психотерапии. Аналитика жизненных миров является важным инструментом феноменологического понимания, она позволяет психотерапевту удерживать «обнимающую человека» жизненную реальность за счет выделения ее сущностных узлов и отношений, что организует и структурирует его восприятие и коммуникацию с клиентом. В цикле обучения ППТ осваиванию этого инструмента посвящена отдельная ступень («Психотехника жизненных миров»).
От психологической практики к консультативной психологииРазнородность психотерапевтических школ неизбежно ставит вопрос об идентичности психотерапии. Ее связи с философией, искусством, религией и т. д. являются одним из наиболее сильных аргументов сторонников принципиальной «ненаучности» психотерапии или, по крайней мере, проблематизации ее соотнесенности с наукой [15]. Л.И. Воробьева подвергает сомнению убеждение, которого, по ее мнению, придерживался Ф.Е. Василюк — об «имманентности психотерапии психологии», отмечая, что психотерапия «... не “состоит на службе” у психологии, развиваясь параллельно с ней, хотя обмен знаниями между ними и возможен» [15, с. 6]. Однако эта «неимманентность» психотерапии психологии не отрицалась Ф.Е. Василюком: «Психотерапевтические подходы — не разные виды единого рода, а генетически независимые изводы разнородных культурных практик, не «гомологи», а «аналоги». сходство между которыми в том, что они экстрагируют психотерапевтический потенциал из этих практик (а он есть и в философии, и в искусстве, и в религии и т. д.), чтобы вырастить из него самостоятельный терапевтический организм» [9, c. 210].
Новые психотерапевтические практики, действительно, редко возникают из «академических» психологических теорий [26], но вот полноценное «выращивание» любого «терапевтического организма» без научно-психологического осмысления практики, с точки зрения Ф.Е. Василюка, невозможно. Можно перефразировать, что для него не столько психотерапия имманентна психологии, сколько, наоборот, психология имманентна психотерапии. Весь вопрос в том, что это за психология, на каком языке она взаимодействует с психотерапевтической практикой, насколько она эксплицирована в психотерапевтической системе и сознании профессионала (возможно, за практикой стоит пока еще не сформулированная теория), какова степень и тип ее научности, что снова возвращает нас к его идеям о психотехнической теории и философии практики — о том, каким, с его точки зрения, должен быть язык их плодотворного сотрудничества. «Красная нить» убеждений Ф.Е. Василюка — именно необходимость научной рефлексии практики, при этом научность, безусловно, понимается не узко-сциентистски; психотехнические принципы Василюка соотносятся с пост-неклассической научной парадигмой. Консультативная психология должна стать наукой, которая способна разрабатывать инструменты для такой рефлексии, исследовать с их помощью терапевтические феномены, т. е. обеспечивать продуктивные обмены между теорией и практикой, способствовать развитию и того, и другого.
С конца 1990-х гг. и особенно активно в 2000-х по всему миру происходят процессы институционализации консультирования и психотерапии, в том числе обеспечивается все большая их общественная и государственная регуляция, стандартизация психотерапевтического образования и т. п. Это было одной из причин того, что постепенно эта практика все чаще характеризуется Василюком не просто как психологическая, а как практика антропологическая или социально-антропологическая [2]. Безусловно, не только у нас, но и в западных странах она по значимости, мощности и универсальности не может равняться с такими традиционно выделяемыми антропопрактиками, как образование, медицина, религия; но сама постановка вопроса о таком статусе позволяет, хотя бы структурно, сравнивать их. Так, Ф.Е. Василюк использует сравнение с ними для выявления специфики понимающей психотерапии [7]. Консультативная психология также может найти свое место через связь с антропологической (социальной) практикой — как «... частная прикладная психологическая теория, реализующая общепсихологические принципы в материале данной сферы социальной практики и для решения ее задач» [7, c. 60], аналогично другим психологическим отраслям.
В своих работах Ф.Е. Василюк сформулировал несколько конкретных исследовательских программ в рамках консультативной психологии: для отдельных категорий понимающей психотерапии [9], для обоснования психотехнических принципов психологического исследования [см., например: 13; раздел «Заключение» диссертации: 7]. Мы хотели бы остановиться на одной из «прикладных» задач консультативной психологии, которая ставилась и решалась им не только в научных текстах, но и в организационной, издательской, педагогической деятельности.
Накопление различных версий видения психотерапевтической реальности во множестве школ позволяет выделять их инварианты и «переводить» конкретику отдельного подхода на «общетерапевтический язык», не теряя всего богатства и уникальности подхода
[6]. Профессиональное развитие практика требует овладения таким языком для формирования зрелого психотерапевтического мышления. Самим Ф.Е. Василюком была проделана значительная работа в этой области: исторический анализ психотерапевтических упований — представлений о продуктивном процессе в психотерапии, концептуализация структуры психотерапевтической ситуации, выделение ключевых категорий психотерапевтических систем и др. [подробнее см.: 5; главы 1.3, 3.1, 3.3 докторской диссертации: 7].
Вот как вспоминает о самых ранних этапах осмысления этой задачи — выработки психологического «мета-языка», адекватного современной многоликой реальности психотерапии как антропологической практики — А.Б. Холмогорова (1990-е гг., проектирование первых учебных программ по обучению психотерапии): «В основу проекта легла близкая всем троим (Ф.Е. Василюк, А.Б. Холмогорова, В.Н. Цап- кин — Т.К.) идея многопрофильного обучения разным направлениям психотерапии с целью создания условий для осознанного выбора того метода, в котором человек хотел бы более глубоко специализироваться в дальнейшем. Однако была и другая задача, а скорее сверхзадача... Многие из нас отмечали тогда замкнутость разных психотерапевтических подходов и их напряженные конкурентные отношения друг с другом, возникла острая потребность в выработке метапозиции и адекватной методологии соотнесения этих подходов» [19, с. 101].