Времена не выбирают. Федор Василюк и становление отечественной психологической практики
Пять лет мы живем без Федора Ефимовича, без Феди. Время большое. Честно говоря, я догадывался, когда он ушел, что восприятие его работ, его деятельности изменится и станет еще более значительным.
Отчасти, когда я это высказывал, может быть, это была даже фигура речи. Но насколько это сейчас очевидно! И удивительно, насколько более мощным и – кстати – непонятным для меня сейчас, спустя пять лет, стал Федор Ефимович.
Обычное банальное общение, связанное с работой, – заседания кафедры и пр., всё это «обытовляет» ситуацию и образ человека. Кажется: ну что тут, знакомый человек, свой человек, замечательный, слава Богу, что мы знаем друг друга, что мы работаем вместе.
Но, размышляя в связи с нашей сегодняшней встречей о том, что значил Федор и каков он был, я удивляюсь тому, что совсем не в состоянии это постичь и понять. Понять его удивительную, уникальную мощь и цельность. Тем более, проявившиеся в очень непростой, на мой взгляд, исторической и историко-психологической ситуации.
Основные его работы, создание факультета, создание целого направления, создание школы и самостоятельного «архипелага» в практической психологии – все это сделано было, на мой взгляд, в условиях не самых благоприятных. Хотя, конечно, трудно сказать, когда условия более благоприятные, когда менее. Но мне так показалось, что могло бы быть иначе. Честь и хвала Федору, что он в этой сложной, отчасти даже беспросветной ситуации, совершенно не растерявшись, делал свое дело, и делал его блестяще. Он создал и соответствующую концептуальную основу, и создал школу последователей, создал канон, вне которого вряд ли возможно подлинно здоровое и продуктивное становление любого профессионала.
Наша проблема в конце 80-х годов, когда начиналась и уже на поток была поставлена психологическая практика, состояла отчасти в том, что канона-то не было.
Наша замечательная психологическая наука действительно была выдающейся. Я вспоминаю слова Даниила Борисовича Эльконина на юбилейном выступление в большой аудитории ПИ РАО. Он сказал: “Я никогда не терпел пошлости в науке”. Это действительно было отличительной чертой нашей школы культурно-исторической психологии, теоретико-деятельностного подхода. Была мощная, очень глубокая, методологически осмысленная традиция, чуждая психологической пошлости.
Но проблема была в том, что по ряду причин (которые заслуживают отдельного исследования, может быть, не только исторического, но и историко-психологического), наша отечественная психологическая традиция долгое время не вполне проецировалась в практику, за исключением отдельных работ в рамках психодидактики, восстановительного обучения. Но психотерапии как-то не было. И вдруг это все пошло, пошло с удивительным энтузиазмом, воодушевлением, и даже такой модой, что ли. Вдруг стало это интересно, любопытно.
Могу сказать, что когда я в середине 70-х годов сориентировался в сторону проблемы неврозов, аномалии личности, кое-кто из моих коллег вертел у виска, что мол, видимо с «проблемами» человек. Все, однако, резко изменилось к концу 70-х – началу 80-х годов.
Важнейшим событием, может быть открывшим, обозначившим саму возможность самостоятельного голоса нашей отечественной традиции в области психологической практики было появление в 1983 году книги Федора Ефимовича “Психология переживания”. Рассмотрев это понятие, – категорию переживания – осмыслив его во всем пространстве теоретико-деятельностного подхода, он фактически осуществил – в теоретико-методологическом плане – гигантский прорыв. Он обеспечил «привод» между всей совокупностью нашей психологической традиции и психологической практикой. Открыл в эту сторону дверь.
А дальше было эдакое «нашествие двунадесяти языков»! Где-то с середины 1980-х годов все флаги к нам в гости. Более или менее серьезные, заслуживающие внимания специалисты-практики зачастили к нам. Наши коллеги тоже заторопились получить «прописку» у соответствующих авторитетов за границей. И здесь очень трудно было остаться верным себе, двигаться в соответствии со своим представлением, со своим пониманием, со всем корпусом тех серьезных фундаментальных научно-методологических представлений, которые, как многим казалось, были и не особо нужны. Много было иронии, насмешничества. Ситуация была такая, что грех не вспомнить Грибоедова: условные «французики из Бордо» от психотерапии имели невероятный успех.
И Федор Ефимович во всем этом присутствовал, участвовал. И, естественно, ни в коей мере не склонен был к какому-либо профессиональному обскурантизму. Но, принимал что-то особо нужное, необходимое. Таким импульсом было для него участие в группе К.Роджерса, он об этом писал очень точно. Он взял самое замечательное оттуда и невероятно обогатил этот практический психотерапевтический опыт всем запасом теоретических представлений, которые у него были.
Мне казалось, что если бы всё движение нашей науки и практики как-то органично, естественно продолжалось, то так же естественно он бы стал прижизненным классиком. Он, собственно им и стал, но в куда как более сложной ситуации.
Получилось иначе. Стали как грибы после дождя формироваться всякие направления, школы, «секты», условно говоря. Совершенно не смущаясь на этот счет, он продолжал спокойно делать свое дело.
Где-то в 1990 году мы обсуждали возможность создания психологической консультации на хозрасчетной основе. И задались вопросом: сколько это вообще может стоить. Тогда появилась идея, что у людей и средств таких нет, но бесплатная работа просто не годится, из общих соображений. И прозвучала мысль, что это не должно стоить меньше, чем работа средней руки мужского парикмахера. Он работает полчаса, а мы удвоим, это будет часовая сессия.
Я помню, он сказал тогда, что у людей, которым мы нужны, денег сейчас нет, а тем, у кого они сейчас есть, нужны не мы, а, может быть, наркологи и венерологи. Тем не менее, нисколько не впадая в меланхолию по этой причине, он продолжал свою работу.
Конечно, огромным профессиональным поступком было создание учебной программы, которая впоследствии стала основой для создания факультета психологического консультирования и кафедры индивидуальной и групповой психотерапии.
Создавались его замечательные статьи. Еще раз скажу, что, чем больше проходит времени, тем большее впечатление выдающегося научного документа они производят.
Но, я помню, как параллельно при этом при всем надо было утверждать какие-то учебные планы, программы, и он как декан вынужден был всем этим заниматься! Я сбоку-припеку, иногда присутствовал при этом и диву давался, как во всем этом можно не утонуть, и сколько времени это могло отнимать. Но, тем не менее, эта работа шла, и факультет развивался, конечно, его силами, его талантом, его здоровьем. Факультет стал, мне кажется, очень ярким, очень заметным явлением в нашей профессиональной жизни.
И что особенно хотелось здесь подчеркнуть. Да, он создал школу. Это замечательно. Прекрасные люди, прекрасные лица. Прекрасная система отношений, которая естественно сложилась. И в то же время, мне кажется, что для каждого, работающего в практике человека, очень важно не просто следовать каким-то вторичным, «цитатным» образом, в каком-то наперед заданном кем-то русле, а найти себя в рамках этой деятельности, в рамках этого представления о мире, представления о человеке, о себе самом. Без опоры на собственную «антропологию» в этом деле ничего достойного добиться нельзя.
И в этом смысле, то, что сделал Федор Ефимович, то, чего ему удалось добиться, в этой ситуации, – мне кажется, не самой благоприятной для становления и для укрепления своих идей, своего опыта, своего подхода, – вызывает искреннее восхищенное удивление! Совершенно не смущаясь, какофоническим многообразием «заморских» подходов, он продолжал делать свое дело, и осуществил себя. В невероятной степени. Как в каком-то романтическом предании, – настолько целостно, цельно, безупречно.
Этим, он показывал пример всем: и ученикам, и всем, кто параллельно работает, что можно и нужно двигаться своим путем. Да, конечно, хорошо, когда ты настолько одарен Богом, как был Федор Ефимович. Но в любом случае надо двигаться самостоятельно. И это можно. И Федор Ефимович это показал, заложил канон. И имея этот канон перед собой, можно и нужно двигаться внутри него, нащупывая свои возможности, свои «маршруты» и варианты.
Думаю, что значение его примера, его опыта, его образа будет все более и более расти в наших глазах. Понятно, что в его лице мы имеем настоящего классика. Можно благодарить судьбу, что мы имели счастливую возможность общаться с ним, – и профессионально, и человечески.
Надеюсь, наша отечественная психологическая традиция, заговорившая в психопрактике, в психотерапии так мощно и так убедительно голосом Фёдора Ефимовича, будет успешно развиваться и далее.
Как сказочный богатырь, который долго лежал на печи, а потом все свое богатырство обнаружил, быть может, наша отечественная традиция – методологическая, психолого-теоретическая и культурно-духовная – благодаря замечательному вкладу Федора Василюка, имеет возможность осуществить себя в психологической практике. Проявить себя на своем языке, а не на заемном, «вторичном», поверхностном, «фельдшерском», а на настоящем, своем.
Пять лет – большое время. Но это только начало.
Андрей Феликсович Копьев – психолог, кандидат психологических наук, профессор кафедры индивидуальной и групповой психотерапии МГППУ, преподаватель РПУ святого Иоанна Богослова
Современные ландшафты понимающей психотерапии Федора Василюка: Электронный ресурс: сборник статей и тезисов докладов Х Научно-практической конференции Ассоциации понимающей психотерапии (17-18 сентября 2022 г.) под общей редакцией Л.А. Кретовой, Е.П. Панкратенковой - М.:Знание, 2023. - 90 с.
Пять лет мы живем без Федора Ефимовича, без Феди. Время большое. Честно говоря, я догадывался, когда он ушел, что восприятие его работ, его деятельности изменится и станет еще более значительным.
Отчасти, когда я это высказывал, может быть, это была даже фигура речи. Но насколько это сейчас очевидно! И удивительно, насколько более мощным и – кстати – непонятным для меня сейчас, спустя пять лет, стал Федор Ефимович.
Обычное банальное общение, связанное с работой, – заседания кафедры и пр., всё это «обытовляет» ситуацию и образ человека. Кажется: ну что тут, знакомый человек, свой человек, замечательный, слава Богу, что мы знаем друг друга, что мы работаем вместе.
Но, размышляя в связи с нашей сегодняшней встречей о том, что значил Федор и каков он был, я удивляюсь тому, что совсем не в состоянии это постичь и понять. Понять его удивительную, уникальную мощь и цельность. Тем более, проявившиеся в очень непростой, на мой взгляд, исторической и историко-психологической ситуации.
Основные его работы, создание факультета, создание целого направления, создание школы и самостоятельного «архипелага» в практической психологии – все это сделано было, на мой взгляд, в условиях не самых благоприятных. Хотя, конечно, трудно сказать, когда условия более благоприятные, когда менее. Но мне так показалось, что могло бы быть иначе. Честь и хвала Федору, что он в этой сложной, отчасти даже беспросветной ситуации, совершенно не растерявшись, делал свое дело, и делал его блестяще. Он создал и соответствующую концептуальную основу, и создал школу последователей, создал канон, вне которого вряд ли возможно подлинно здоровое и продуктивное становление любого профессионала.
Наша проблема в конце 80-х годов, когда начиналась и уже на поток была поставлена психологическая практика, состояла отчасти в том, что канона-то не было.
Наша замечательная психологическая наука действительно была выдающейся. Я вспоминаю слова Даниила Борисовича Эльконина на юбилейном выступление в большой аудитории ПИ РАО. Он сказал: “Я никогда не терпел пошлости в науке”. Это действительно было отличительной чертой нашей школы культурно-исторической психологии, теоретико-деятельностного подхода. Была мощная, очень глубокая, методологически осмысленная традиция, чуждая психологической пошлости.
Но проблема была в том, что по ряду причин (которые заслуживают отдельного исследования, может быть, не только исторического, но и историко-психологического), наша отечественная психологическая традиция долгое время не вполне проецировалась в практику, за исключением отдельных работ в рамках психодидактики, восстановительного обучения. Но психотерапии как-то не было. И вдруг это все пошло, пошло с удивительным энтузиазмом, воодушевлением, и даже такой модой, что ли. Вдруг стало это интересно, любопытно.
Могу сказать, что когда я в середине 70-х годов сориентировался в сторону проблемы неврозов, аномалии личности, кое-кто из моих коллег вертел у виска, что мол, видимо с «проблемами» человек. Все, однако, резко изменилось к концу 70-х – началу 80-х годов.
Важнейшим событием, может быть открывшим, обозначившим саму возможность самостоятельного голоса нашей отечественной традиции в области психологической практики было появление в 1983 году книги Федора Ефимовича “Психология переживания”. Рассмотрев это понятие, – категорию переживания – осмыслив его во всем пространстве теоретико-деятельностного подхода, он фактически осуществил – в теоретико-методологическом плане – гигантский прорыв. Он обеспечил «привод» между всей совокупностью нашей психологической традиции и психологической практикой. Открыл в эту сторону дверь.
А дальше было эдакое «нашествие двунадесяти языков»! Где-то с середины 1980-х годов все флаги к нам в гости. Более или менее серьезные, заслуживающие внимания специалисты-практики зачастили к нам. Наши коллеги тоже заторопились получить «прописку» у соответствующих авторитетов за границей. И здесь очень трудно было остаться верным себе, двигаться в соответствии со своим представлением, со своим пониманием, со всем корпусом тех серьезных фундаментальных научно-методологических представлений, которые, как многим казалось, были и не особо нужны. Много было иронии, насмешничества. Ситуация была такая, что грех не вспомнить Грибоедова: условные «французики из Бордо» от психотерапии имели невероятный успех.
И Федор Ефимович во всем этом присутствовал, участвовал. И, естественно, ни в коей мере не склонен был к какому-либо профессиональному обскурантизму. Но, принимал что-то особо нужное, необходимое. Таким импульсом было для него участие в группе К.Роджерса, он об этом писал очень точно. Он взял самое замечательное оттуда и невероятно обогатил этот практический психотерапевтический опыт всем запасом теоретических представлений, которые у него были.
Мне казалось, что если бы всё движение нашей науки и практики как-то органично, естественно продолжалось, то так же естественно он бы стал прижизненным классиком. Он, собственно им и стал, но в куда как более сложной ситуации.
Получилось иначе. Стали как грибы после дождя формироваться всякие направления, школы, «секты», условно говоря. Совершенно не смущаясь на этот счет, он продолжал спокойно делать свое дело.
Где-то в 1990 году мы обсуждали возможность создания психологической консультации на хозрасчетной основе. И задались вопросом: сколько это вообще может стоить. Тогда появилась идея, что у людей и средств таких нет, но бесплатная работа просто не годится, из общих соображений. И прозвучала мысль, что это не должно стоить меньше, чем работа средней руки мужского парикмахера. Он работает полчаса, а мы удвоим, это будет часовая сессия.
Я помню, он сказал тогда, что у людей, которым мы нужны, денег сейчас нет, а тем, у кого они сейчас есть, нужны не мы, а, может быть, наркологи и венерологи. Тем не менее, нисколько не впадая в меланхолию по этой причине, он продолжал свою работу.
Конечно, огромным профессиональным поступком было создание учебной программы, которая впоследствии стала основой для создания факультета психологического консультирования и кафедры индивидуальной и групповой психотерапии.
Создавались его замечательные статьи. Еще раз скажу, что, чем больше проходит времени, тем большее впечатление выдающегося научного документа они производят.
Но, я помню, как параллельно при этом при всем надо было утверждать какие-то учебные планы, программы, и он как декан вынужден был всем этим заниматься! Я сбоку-припеку, иногда присутствовал при этом и диву давался, как во всем этом можно не утонуть, и сколько времени это могло отнимать. Но, тем не менее, эта работа шла, и факультет развивался, конечно, его силами, его талантом, его здоровьем. Факультет стал, мне кажется, очень ярким, очень заметным явлением в нашей профессиональной жизни.
И что особенно хотелось здесь подчеркнуть. Да, он создал школу. Это замечательно. Прекрасные люди, прекрасные лица. Прекрасная система отношений, которая естественно сложилась. И в то же время, мне кажется, что для каждого, работающего в практике человека, очень важно не просто следовать каким-то вторичным, «цитатным» образом, в каком-то наперед заданном кем-то русле, а найти себя в рамках этой деятельности, в рамках этого представления о мире, представления о человеке, о себе самом. Без опоры на собственную «антропологию» в этом деле ничего достойного добиться нельзя.
И в этом смысле, то, что сделал Федор Ефимович, то, чего ему удалось добиться, в этой ситуации, – мне кажется, не самой благоприятной для становления и для укрепления своих идей, своего опыта, своего подхода, – вызывает искреннее восхищенное удивление! Совершенно не смущаясь, какофоническим многообразием «заморских» подходов, он продолжал делать свое дело, и осуществил себя. В невероятной степени. Как в каком-то романтическом предании, – настолько целостно, цельно, безупречно.
Этим, он показывал пример всем: и ученикам, и всем, кто параллельно работает, что можно и нужно двигаться своим путем. Да, конечно, хорошо, когда ты настолько одарен Богом, как был Федор Ефимович. Но в любом случае надо двигаться самостоятельно. И это можно. И Федор Ефимович это показал, заложил канон. И имея этот канон перед собой, можно и нужно двигаться внутри него, нащупывая свои возможности, свои «маршруты» и варианты.
Думаю, что значение его примера, его опыта, его образа будет все более и более расти в наших глазах. Понятно, что в его лице мы имеем настоящего классика. Можно благодарить судьбу, что мы имели счастливую возможность общаться с ним, – и профессионально, и человечески.
Надеюсь, наша отечественная психологическая традиция, заговорившая в психопрактике, в психотерапии так мощно и так убедительно голосом Фёдора Ефимовича, будет успешно развиваться и далее.
Как сказочный богатырь, который долго лежал на печи, а потом все свое богатырство обнаружил, быть может, наша отечественная традиция – методологическая, психолого-теоретическая и культурно-духовная – благодаря замечательному вкладу Федора Василюка, имеет возможность осуществить себя в психологической практике. Проявить себя на своем языке, а не на заемном, «вторичном», поверхностном, «фельдшерском», а на настоящем, своем.
Пять лет – большое время. Но это только начало.
Андрей Феликсович Копьев – психолог, кандидат психологических наук, профессор кафедры индивидуальной и групповой психотерапии МГППУ, преподаватель РПУ святого Иоанна Богослова
Современные ландшафты понимающей психотерапии Федора Василюка: Электронный ресурс: сборник статей и тезисов докладов Х Научно-практической конференции Ассоциации понимающей психотерапии (17-18 сентября 2022 г.) под общей редакцией Л.А. Кретовой, Е.П. Панкратенковой - М.:Знание, 2023. - 90 с.