"Педагогика переживания" глазами психолога

-Федор Ефимович, давай те попробуем представить себе некий рекламный диспут, "ток-шоу" между воображаемым сторонником "педагогики переживания" и его типичным оппонентом. А в роли зрителя - Родитель будущего первоклассника.

- Что ж, перед зрителями молоденькая, ясноокая, в вольной белой блузе учительница словесности, а напротив лысеющий кандидат педнаук с пудовым портфелем, лежащим, как псина, у ног. Она говорит: "Вдохновение!". А он ей: "Научный подход!". Она:"Увлекательность! Радость...". А он: "Рефлексия. Системность...". Она: "Личность и еще раз личность. Общение. Диалог!". Против "диалога" приходится применять тяжелую артиллерию: "Восхождение от абстрактного к конкретному". Она удрученно молчит.

Он закрепляет победу, забивая по шляпку три гвоздя: "Знание. Умение. Навыки". Портфель преданно прижимается к ноге хозяина – знай наших. Но вдруг три белых голубя взмывают ввысь: "Переживание! Игра! Творчество!".

У родителя - голова кругом. Ему хочется, чтобы и научно, и интерес но; и знания, и опыт; и навыки, и творчество... Но вспомнив десять лет, отбытых на "школьных галерах", он решается: педагогика переживания! Выбор сделан.

– А что в вашей истории дальше, в школе?

– А дальше из жизни. Первое сентября, второе, третье, десятое... Новоиспеченная школьница Настя, гордо несущая "настоящий" ранец, спрашивает по пути домой: "Мам! Чего с нами все играют да играют? А когда мы учиться будем? А то мне скучнеть начинает".

Нет, я вовсе не против "педагогики переживания". Я мечтаю, что бы учитель химии, который учит моих и ваших детей, был влюблен в "свою" химию. Чтобы учитель истории устроил костюмированную иг ру, и ученик не только узнал бы о политических причинах войны 1812 года, но и изнутри почувствовал бы себя мудрым Кутузовым или смелым гусаром. Если при этом можно научиться еще верховой езде или мазурке (ведь по случаю освобождения города сегодня в доме губернатора бал), я сам готов пойти на эту войну даже в роли пленного продрогшего французского солдатика, которого за жалобное попрошайничество "cher ami, cher ami" крестьяне прозовут шаромыжником.

Немецкий философ Георг Зиммель заметил, что в переживании есть нечто от приключения. "Приключенческая" педагогика хороша тем, что всецело захватывает ученика, вдохновляет его на открытия и поиск, развивает сообразительность и формирует любознательность. Но венец приключения - возвращение домой, обогащение опытом, знанием, зрелостью, мужеством.

И некоторые сомнения, которые вызывает у меня "педагогика переживания", связаны с опасностью заиграться, не вернуться из приключения. "Мам! Когда мы учиться будем?" – свидетельство того, что душа семилетнего человека ждет не только игры и развлечения, но и серьезного, таинственно-взрослого – учиться.

Еще одно сомнение. Неписаный закон педагогического романтизма гласит: "Ребенку всегда должно быть интересно. Ответственность за это лежит на учителе". Обе части этой формулы не кажутся мне абсолютными. Интерес – как рыбка, и важно не только накормить ею ребенка, но и научить его самого ее ловить. Да и скука – состояние отнюдь не бесплодное. Я лично обязан скуке многими полезными при обретениями. В детском саду, во время мучительных "мертвых ча сов", я выучился под одеялом свистеть – умение, без которого считать себя полноценным мальчишкой, конечно, нельзя.

Наконец, последнее, что меня смущает в "педагогике переживания", – это опасность субъективизма, переоценка роли эмоций в жиз ни и познании. Есть своя поэзия в объективном и абстрактном знании. Ей-Богу, чудесно, что 2x2 = 4 независимо от настроения ученика, учителя и даже директора.

Впрочем, все эти опасности "педагогики переживания" делают ее еще интереснее для творческого учителя, ибо что за приключение без опасностей!

– Федор Ефимович, вы - де кан факультета психологическо го консультирования и психоте рапии Московского городского психолого-педагогического ин ститута. В своей собственной педагогической деятельности вы придерживаетесь каких-то прин ципов "педагогики пережива ния"?

– Психотерапия – такое ремесло, которое без переживания и сопереживания просто немыслимо. И обучение психотерапии тоже. Наши занятия часто напоминают мастерскую театрального вуза. Настоящий психотерапевт должен все применяемые им методы вначале многократно опробовать, прочувствовать их изнутри, причем не только в позиции консультанта, но и в позиции клиента. Мы стремимся научить наших студентов после погружения в воды психотерапевтических приключений возвращаться на рациональную сушу, трезво осмыслять происходящее.

На лекциях я иногда записываю полушуточную формулу профессионального опыта:

E = kN,

где Е – опыт, N – количество проб и k – коэффициент осмысления.

Если я ни разу не пробовал сам вести психотерапевтический сеанс (N = 0), мой опыт равен нулю , пусть я даже выучил наизусть десяток специальных руководств. Если я провел тысячу сеансов, но совершенно не осмыслил их (k = 0), мой опыт ничего не стоит. Задача наше го обучения двойная – сначала создать полноценное погружение, а потом дать интеллектуальные средства для осмысления пережитого.

Впрочем, тут начинается слишком специальная область. А вы лучше спросите у меня о педагогике переживания в моей психотерапевтической работе.

– Спрашиваю.

– Отвечаю: я занимаюсь ПЕДАГОГИКОЙ НАОБОРОТ. Чтобы помочь моим пациентам справиться с их невзгодами и проблемами, я иногда превращаю психотерапевтический кабинет в учебный класс, но в этом классе не я их учу уму-разуму, а, наоборот, пациенты учат меня своим симптомам и переживаниям. При этом они обнаруживают недюжинные педагогические дарования. Обучая меня страху высоты, комплексу неполноценности, заиканию или патологической ревности, они начинают лучше осознавать механизмы своих собственных болезненных состояний и постепенно овладевают ими. Я же горжусь тем, что прилично освоил целый ряд курсов.

Например, теорию и практику тревоги за близких. Это довольно просто. Сначала надо выбрать объект тревоги. Для мам и бабу шек особенно подходят дети и вну ки школьного возраста. Потом нужно как можно более живо вооб разить любимое дитя. Вот оно ус тало плетется из школы, пуговица оторвана, шарф потерян, взгляд рассеян. Перекресток. Подземный переход закрыли на ремонт. Ма шина! В этот момент нужно попы таться крикнуть "Осторожно!" и рвануться наперерезавтомоби лю. Но тут-то и обнаружится, что дитя в опасности – там, а вы в бессилии – здесь. Для людей с хо рошимвоображением это надеж ный способвызвать в себе силь ное переживание тревоги.

Одна почтенная дама препода вала мне искусство депрессии. Очень простая и изящная техника. Хотите научу?

– Нет, нет, спасибо, не нужно.

– А зря. Знаете ли, в ноябре, когда все кругом подавлены, быть в бодром и веселом расположении духа как-то неуместно. Пока не ляжет ослепительный снег – в моде депрессия. А еще "педагогикой наоборот" я пользуюсь, чтобы помочь школьникам и их родителям развязать узлы дидактогенных неврозов. Вот один давнишний случай.

Мама ввела в мой кабинет шар кающего понурого Васю. Через десять дней была назначена медико-педагогическая комиссия, которая должна была решать вопрос о пере воде пятиклассника во вспомогательную школу. Вася учился неважно почти по всем предметам, но главным, что переполнило чашу педагогического терпения, была его патологическая неспособность выучить русское правописание хотя бы на двойку. Мне показали тетрадь Васи с диктантами – кровавое месиво исправлений разъяренным учительским пером. "А начинал он учиться неплохо, – вспоминает мама. – Английский у них со второго класса, так он вообще чуть ли не лучше всех был. По арифметике – четверки. Вот только по русскому пошли тройки из-за невнимательности. В прошлом году учительница попросила нас с мужем обратить внимание, позаниматься. Отец сидел часами. Чего греха таить, иной раз не выдерживал, давал подзатыльник, но не бросал, втолковывал. И все как об стенку горох. У него на уме только велосипед и разное зверье – то собаку больную в дом привел, то грача с подбитым крылом притащил. Может, он и вправду у нас умственно отсталый?"

Рассматриваю тетрадь вместе в Васей. Я в восхищении:

– Слушай, брат, да ты чемпион мира по ошибкам. Я знал одного человека – он сейчас стал ветеринарным врачом, работает в Московском зоопарке, тигров лечит, представляешь! Так вот, он мог сделать 30 ошибок на одной странице. Я думал – это рекорд. А у тебя, может, даже больше. Ну-ка, давай посчитаем.

Вася под мои восхищенные междометия досчитал до 57.

– Ты же можешь попасть в книгу рекордов Гиннесса! А кого записывают в эту книгу, тому дарят новый велосипед. Гоночный. Знаешь, с кривым рулем, двадцать пять передач?

– Знаю, – мечтательно вздыхает отрок.

– А можешь ты не 57, а целых 60 ошибок сделать?

– Да я могу и сто.

Ну-ну-ну, врешь, врешь, врешь, ну уж сиксти, ну уж эйти, ну еще туда-сюда, а уж хандред, целый хандред – это просто ерунда.

– На спор?

– На три щелобана. С перебивщика не брать, – разбиваю я наше рукопожатие. – Значит, так, Екатерина Петровна. Вы сегодня, пожалуйста, продиктуйте Васе диктант на одну страницу. Посмотрим, сколько ты сможешь сделать ошибок. Только не подсказывать, Екатерина Петровна! Договорились? Завтра посчитаем.

Вася, разумеется, план перевыполнил. На следующий день он получил задание делать ошибки только на пропуск букв, потом – на правописание гласных. Теперь он входил в кабинет впереди мамы ловкой, чуть подпрыгивающей походкой. Через неделю учительница, не веря себе, собственноручно поставила Васе четверку за диктант. Позже я узнал, что на день рождения он получил в подарок новенький велосипед. От Гиннесса, что ли?

Может быть, "педагогика переживания" в том и состоит, что бы каждому ученику, учителю и родителю подарить по велосипеду? Тогда они все постепенно добреть и умнеть начнут.